Вопрос о наличии в современной России партийной системы до сих пор остается дискуссионным. Ряд исследователей (Г.Голосов, В.Гельман и др.) считают, что таковая существует с декабря 1993 г., когда была сформирована Госдума первого созыва, большинство депутатов которой представляли те или иные партии, объединения и блоки. Другие (М.Макфол, Э.Шнайдер, Ю.Коргунюк) полагают, что партийная система в РФ пока не сложилась и речь может идти только о более или менее развитой многопартийности.
   Характерно, что некоторые исследователи первой группы - в частности, В.Гельман - вообще отождествляют понятия "партийная система" и "многопартийность". По мнению В.Гельмана, второй термин применим только к периоду рубежа 80-90-х гг., когда в СССР только-только появлялись новые политические партии, - как антитеза "однопартийности". После августа же 1991 г. и особенно декабря 1993 г., считает В.Гельман, правомерно использовать распространенный на Западе термин "партийная система".
   При такой трактовке, однако, суть дела выглядит несколько упрощенной. Действительно, в зарубежной литературе понятие "многопартийность" практически не употребляется - так же, как не употреблялось оно и в нашей стране до 1917 г. Но и в дореволюционной России, и на Западе использовался и используется термин "партии", означающий совокупность всех действующих в стране политических организаций, - и в современной России термин "многопартийность" имеет именно этот смысл. Удобство здесь в том, что данный термин заключает в себе два оттенка значения, определяя существующую в той или иной стране совокупность партий одновременно и как своеобразный общественный организм, живущий по собственным внутренним законам, и как политический институт, возникший в результате реализации таких гражданских свобод, как свобода слова и право на собрания и союзы.
   Разумеется, отождествлять многопартийность, понимаемую в этом смысле, и партийную систему нет никаких оснований. Партийная система - это как бы верхушка айсберга многопартийности, узкий круг наиболее влиятельных объединений, принимающих реальное участие в управлении государством. Возникновение партийной системы свидетельствует о достаточной зрелости как многопартийности, так и гражданского общества в целом. Происходит это тогда, когда партии начинают играть определяющую роль в формировании государственной политики (а не просто присутствуют в политической жизни страны). Партийная система предполагает в первую очередь партийность власти, реализующуюся в появлении правящей партии, которая отстаивает свой статус в постоянной конкурентной борьбе с оппозицией. В процессе функционирования партийной системы правящая партия и оппозиция периодически меняются местами или, по крайней мере, ведут реальную борьбу за власть. Основы механизма, обеспечивающего беспрерывность этого процесса, могут быть заложены только с появлением правящей партии. Поскольку в современной России таковой до сих пор нет, то и говорить о наличии в стране партийной системы пока преждевременно.
   Можно, впрочем, отсчитывать существование партийной системы и с того момента, когда партии начинают определять политическое лицо хотя бы одной из ветвей власти - в первую очередь законодательной. Этой точки зрения придерживается, в частности, Г.Голосов: по его мнению, Россия получила партийную систему уже в декабре 1993 г. Но такой подход оставляет за скобками вопрос, естественным ли путем обеспечено преобладание в Госдуме представителей партий (если бы нижняя палата полностью избиралась по пропорциональной системе, депутатский корпус составили бы одни только партийцы - независимо от того, насколько большим авторитетом пользуются политические партии). А во-вторых, при таком взгляде на проблему стирается качественная разница между системой, в которой правящей партии нет, и системой, в которой она есть. Разница же эта настолько велика, что для последней следует придумать какой-то новый термин. Однако стоит ли без лишней нужды преумножать число сущностей?
   Если образующим признаком любой партийной системы считать наличие правящей партии, то тогда гораздо проще ответить и на вопрос о "формате" той или иной партийной системы, т.е. о том, "сколькипартийной" она является. Определяющим здесь является число партий, способных претендовать на статус правящей. Так, при двухпартийной системе в парламенте может быть представлено сколько угодно партий (и еще больше их может существовать в обществе). Но из этого множества только две достаточно сильны, чтобы всерьез претендовать на власть. Более сложные коэффициенты должны высчитываться с учетом того, насколько крупны и влиятельны прочие партии, противостоит ли правящей партии единая организация или коалиция, является ли сама правящая партия единой структурой или тоже коалицией и т.д. Количественные показатели (коэффициент фрагментарности, коэффициент неустойчивости), не соотнесенные с характером отношений между правящей партией и оппозицией, вряд ли скажут что-либо не только о качественных характеристиках партийной системы, но даже и о том, существует ли она вообще.
  
  

   Вернемся к вопросу, почему в России до сих пор нет правящей партии. Можно, конечно, сетовать на власть, что она не сделала ничего, чтобы заложить основы партийной системы. Однако это все равно, что упрекать волка в пристрастии к мясной пище. Просто у него такой метаболизм. Точно так же и власть нисколько не заинтересована в том, чтобы повесить себе на шею хомут в виде партийной системы. Создание последней - задача гражданского общества и формируемой им политической элиты.
   Вот тут-то мы и упираемся в то, что российская политическая элита состоит почти сплошь из чиновников. Это означает, что воспроизводится она в условиях как минимум пассивности остального общества. Нередко же широкие социальные слои сознательно перекладывают ответственность за свою судьбу на представителей власти.
   Причины этого следует искать в советском прошлом. В стране, экономика которой изуродована гигантскими диспропорциями, где в течение десятилетий сначала социально обескровливали деревню, а затем на нефтедоллары строили оборонные предприятия, где начисто отсутствовал легальный частный сектор, а предпринимательство иначе как "спекуляция" не воспринималось, - в такой стране не могла не быть изуродована и социальная структура. России в наследство от СССР достались большой удельный вес бюрократии, с одной стороны, иждивенцев и безынициативных исполнителей, с другой, и полное отсутствие класса предпринимателей, с третьей. И это наследие, в отличие от шестой статьи Конституции СССР, невозможно отменить росчерком пера или простым голосованием.
   В этих условиях даже такие институты, как многопартийность и альтернативные выборы, по определению назначенные вводить в состав политической элиты представителей других, кроме бюрократии, социальных классов, вновь и вновь воспроизводят в ней доминирование чиновников.
   До августа 1991 г. многопартийность носила ярко выраженный интеллигентский характер. По преимуществу интеллигентским было, в частности, демократическое движение. Однако на Съезде народных депутатов РФ, избранном весной 1990 г. демократам не удалось получить и трети мандатов. Поэтому они были вынуждены вступить в союз с той частью бюрократии, для которой контролирующий все и вся партаппарат давно уже превратился из удобного трамплина для карьеры в препятствие на ее пути. Причем в этом союзе первенство практически сразу же оказалось за представителями "нового" чиновничества. Недаром лидером "демократов" в российском парламенте стал не профессор консерватории, как в Литве, а бывший кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС Борис Ельцин. Основная же политическая борьба развернулась не между различными партиями, а между различными отрядами бюрократии: "старой" - партийно-хозяйственной, союзной, и "новой" - фрондирующей, российской. Эта борьба, вылившаяся в противостояние органов власти СССР и РСФСР, завершилась попыткой государственного переворота, поражением партаппарата, роспуском КПСС и прекращением существования Советского Союза.
   Рычаги управления государством перешли в руки российской бюрократии. Но теперь борьба велась за выбор пути становления уже российской государственности - система Советов или президентская вертикаль, - и продолжалась она еще два года. Законодательная власть, вполне естественно, стремилась заручиться поддержкой партийной номенклатуры, после августа 1991 г. в массовом порядке перешедшей в советские структуры, а власть исполнительная по-прежнему пыталась опираться на интеллигенцию, достаточно активно привлекая ее представителей в свою среду.
   В партийно-политической жизни период с августа 1991 г. по сентябрь 1993 г. характеризовался разложением структур демдвижения, обусловленным прежде всего падением общественного рейтинга интеллигенции, а с другой стороны - созданием на обломках КПСС новых политических образований - от ортодоксально-коммунистических (ВКПБ, РКРП) до социалистических (СПТ) и социал-патриотических (РОС). Социальную базу этих организаций составило люмпеноидное чиновничество, лишенное привычной ниши и потому настроенное весьма и весьма агрессивно. Таким образом, социальное лицо российской многопартийности стремительно очиновнивалось. После создания в феврале 1993 г. Коммунистической партии Российской Федерации, насчитывавшей в своих рядах около 600 тыс. Членов (больше чем все остальные партии вместе взятые), можно было констатировать, что многопартийность из феномена по преимуществу интеллигентского превратилась в феномен преимущественно чиновничий.
   Открытое столкновение двух ветвей власти в сентябре-октябре 1993 г. завершилось победой президента и его сторонников. Эта победа была оплачена еще большим падением рейтинга идеологических союзников исполнительной власти - демократов. На выборах в Госдуму первого созыва блок "Выбор России", в социальном плане представлявший собой союз либеральной интеллигенции и либеральной бюрократии, не только не получил большинства, но даже уступил первое место откровенно люмпенской Либерально-демократической партии России. Большинство в Госдуме досталось представителям тех или иных отрядов и групп чиновничества. Таким образом, независимо от характера избирательной системы - чисто мажоритарного или смешанного, - бюрократия вновь воспроизвела свое доминирование в парламенте. Появление же в Думе люмпенов только усиливало позиции чиновничества - на фоне "торжествующего хама" любой чиновник выглядит средоточием альтруизма и подвижничества. Исполнительная же власть после поражения своего союзника в лице либеральной интеллигенции отказалась от идеи создания правящей партии и занялась созданием ее суррогата - "партии власти", т.е. системы неформальных связей между бюрократическими кланами, контролирующими управление общественной жизнью в центре и на местах. Впрочем, такой вариант был ей выгоден куда более, чем создание самой лояльной правящей партии, поскольку фактически выводил президента и правительство из-под контроля общества.
   Доминирование чиновничества воспроизводилось на парламентских выборах и 1995, и 1999 гг. Что же касается поста президента, то реальными претендентами на него всегда были представители двух отрядов бюрократии - наследников партийно-советской номенклатуры и вполне обуржуазившегося правящего слоя. Причем победителями каждый раз выходили вторые. Это исключало возможность формирования партийной системы путем прихода к руководству страной "партийного" кандидата. "Прогрессивное" чиновничество, сплоченное в рядах "партии власти", было мало заинтересовано в развитии партийных организаций, поскольку и так уже было прекрасно организовано. Если оно и создавало политические объединения, то только потому, что этого требовали особенности избирательной системы, предусматривающей голосование по партийным спискам. Не будь выборов по пропорциональной системе, не появились бы и такие организации, как "Наш дом - Россия", "Отечество", "Вся Россия", "Единство". Сами по себе эти объединения являлись не чем иным, как беспомощным придатком "партии власти", в принципе не способным развиться в самостоятельную политическую организацию. Поэтому связывать с ними надежды на формирование правящей партии, а следовательно и партийной системы всегда было в высшей степени нелепо.
   Вряд ли стоит строить иллюзии и в отношении партийно-советской бюрократии, собравшейся под флагом КПРФ. В ней настолько велика доля разного рода люмпеноидов, не способных приспосабливаться к новым реалиям, что она всегда будет проигрывать решающее сражение более жизнеспособной "партии власти". А если, не дай бог, КПРФ и выиграет выборы, то лишь в условиях крайней люмпенизации общества, и в этом случае речь будет идти не о формировании партийной системы, а об элементарном выживании страны.
   Преимущественно чиновничий характер политической элиты в целом и депутатского корпуса в частности объясняет и особенности российской государственной системы, когда исполнительная власть не только формируется вне контроля со стороны власти законодательной, но и фактически доминирует над ней. Другого и не может быть в стране, где главной политической фигурой является начальник. Наиболее естественная форма самоорганизации бюрократии - иерархическая вертикаль. Ничто другое в условиях доминирования чиновничества просто не работает. Но "республика чиновников" - это оксюморон. Недаром парламент, в котором доминируют чиновники, отличается кроме малой работоспособности еще и изрядной безответственностью. Ведь туда идут отнюдь не лучшие представители бюрократии - те, кому не удалось выдержать "экзамен на профпригодность" и инкорпорироваться в исполнительную власть. Поэтому ничего не стоят разговоры о том, что парламент ведет себя безответственно только потому, что не чувствует своей ответственности за судьбы страны. Ответственные люди ведут себя ответственно в любых условиях, безответственность же свидетельствует только об отсутствии ответственности, и ни о чем более. Безответственность же парламента проистекает не из каких-то внешних, а исключительно из внутренних причин - в первую очередь, из особенностей его социального состава.
   Так что предложение В.Рыжкова повысить степень ответственности депутатов путем расширения их полномочий выглядит примерно так же, как рекомендация дисциплинировать водителей-лихачей путем предоставления им права водить автобусы с детьми. Такие советы могут исходить от кого угодно, только не от родителей. В условиях, когда депутатский корпус перенасыщен чиновниками-люмпеноидами и откровенными люмпенами, реализация подобных пожеланий может привести только к серии перманентных правительственных кризисов, чреватых насильственным разгоном парламента (что, собственно, и имело место в 1993 г.).
   Впрочем, хотелось бы оспорить сам тезис о том, что доминирование исполнительной власти обеспечивает принятая в 1993 г. Конституция. Нелишне напомнить, что в Великобритании главу кабинета по-прежнему официально назначает монарх, однако реально его выдвигает победившая на выборах партия. Логично задаться вопросом, а так ли уж мало у Госдумы возможностей для того, чтобы настоять на утверждении премьер-министром своей креатуры? Как показал опыт августа-сентября 1998 г., такие возможности в принципе существуют. Но насколько сами думские фракции готовы к тому, чтобы последовательно бороться за их реализацию? Как показала практика, не готовы вообще.
   Во-первых, ни в одной из постсоветских Дум не было постоянного политического большинства. Во-вторых, даже если бы такое большинство имелось, все равно его поведение зависело бы от его социального лица. Если бы это была та же КПРФ со своими сателлитами, то ее отношения с исполнительной властью гораздо больше напоминали бы не политическое противостояние, а типичные "иерархические торги": "нижестоящая" инстанция выбивает у "вышестоящей" уступки исключительно лоббистского свойства. Именно это можно было наблюдать в Госдуме второго созыва. Исполнительная власть слишком хорошо знает цену данной части чиновничества, насквозь проникнутой иждивенческой моралью и борющейся вовсе не за то, чтобы принять на себя мало-мальскую ответственность, а за право безнаказанно и бесконтрольно распоряжаться чужими деньгами и чужой собственностью. Кроме того, люмпеноидно-бюрократическая оппозиция воспринимает сложившуюся систему исполнительной власти как нечто вполне естественное, сколько бы ее представители ни утверждали обратное. Как управлять страной по-другому, она просто не знает - потому-то и соглашается каждый раз взять "отступные" и оставить все как есть. Приди чиновники от КПРФ к власти, они если и попытаются изменить систему власти, то исключительно в сторону ее ужесточения и превращения в авторитарную.
   Совершенно иная картина сложится тогда, когда в парламенте будут доминировать не иждивенцы, а "кормильцы", распределяющие не чужие, а свои деньги и потому желающие иметь четкие гарантии того, что выделенные средства пойдут туда, куда договорились, а не в чей-то личный карман. Другими словами - когда социальное содержание парламента будет соответствовать его форме, т.е. когда он станет наконец буржуазным, а его политика - более ответственной, последовательной и наступательной. Легко откупиться подачками от чиновников и люмпенов, сделать то же самое в отношении буржуазии - задача почти невыполнимая. То, чего легко добиться путем взятки на государственном предприятии, практически невозможно сделать на предприятии частном. Буржуазный парламент способен осуществить де-факто то, чего парламент люмпеноидно-чиновничий никогда не добьется ни де-факто, ни де-юре, - установить реальный контроль за деятельностью исполнительной власти.
   Таким образом, дело за малым - за выходом на политическую арену класса предпринимателей.
  

   Причины политической индифферентности современной российской буржуазии в общем-то понятны. Она еще слишком молода. Можно даже сказать, она еще не вышла из детского возраста. Нельзя забывать, что до конца 80-х гг. само занятие предпринимательской деятельностью подпадало под статью Уголовного кодекса, так что новый класс начал формироваться практически с нуля. За десять с небольшим лет юная российская буржуазия прошла в своем развитии несколько этапов.
   На первых порах она вообще почти полностью состояла из чиновников - "хранителей" государственной собственности, и люмпенов, почуявших легкую наживу. Отсюда - до сих пор дающая о себе знать повышенная криминализованность предпринимательской среды. Только к середине 90-х сложилась собственно буржуазия как сколько-нибудь массовый класс современного российского общества. Однако ни о каком осознании ею своих корпоративных, а тем более классовых интересов еще не было и речи. Она просто не нуждалась ни в какой в корпоративно-классовой организации, поскольку имела еще слишком много возможностей для экстенсивного роста. Кроме того, значительная, если не подавляющая, часть предпринимателей традиционно вела свои дела "в тени". Для чего обсуждать проблемы налоговой реформы, когда налоги можно вовсе не платить? Зачем бороться с всевластием чиновничества, когда от чиновника можно просто откупиться, а то и взять в долю, обеспечив с его помощью суперльготные условия для своего бизнеса? С таким отношением к жизни предприниматели если и участвовали в политике, то только в личном качестве, преследуя свои собственные, а отнюдь не корпоративно-классовые цели.
   Сложилась, таким образом, парадоксальная ситуация. В то время как буржуазия полностью "ушла в себя", а ее отдельные представители занимались политикой только из корыстных соображений, укрепляя тем самым позиции какого угодно класса, но не своего собственного, отстаивание буржуазного пути развития страны вынуждена была взять на себя интеллигенция. Естественно, получалось это у нее не сказать чтобы очень успешно. Ей противостоял слишком мощный и великолепно организованный противник, причем способный защищать свои интересы на всех уровнях - от высших государственных органов до самой мелкой конторы. Интеллигенция же могла действовать только на макроуровне, поскольку микроуровень - это, как говорится, не ее епархия.
   Неудивительно в таких условиях, что интеллигентские партии, занимавшиеся защитой буржуазных интересов, - прежде всего "Демократический выбор России", - подвергаясь всеобщей травле и поношениям и не получая никакой поддержки со стороны своих естественных союзников, все больше утрачивали влияние и на парламентских выборах 1995 г. не сумели даже пробиться в Думу.
   Ситуация изменилась только к выборам 1999 г. Возможности экстенсивного роста и ухода в тень существенно истощились, и предпринимателям все труднее становилось уворачиваться от давления властей. На протяжении 1997-98 гг. по целому ряду регионов прошла волна протестов рыночных торговцев против все возрастающих поборов. Августовский же кризис 1998 г. предельно ясно показал, чем кончается отношение к политике как к пустой говорильне. Пусть это и не обратило буржуазию к активной общественной и политической деятельности, но абсентеистские настроения в ее среде поубавило сильно.
   Как бы откликаясь на эти изменения, на политическую сцену в преддверии новых парламентских выборов наконец-то вышла организация, которую вполне можно считать прообразом буржуазной партии, - Союз правых сил. В настоящее время его социальная база достаточно эклектична. В СПС есть и собственно буржуазное крыло, персонифицированное А.Чубайсом и отчасти С.Кириенко, есть и типично буржуазно-интеллигентская партия - ДВР, есть и просто интеллигентские образования, созданные еще на заре российской многопартийности и уже давно утратившие всякое влияние (движение и партия "ДемРоссия", организация "Свободные демократы России", Крестьянская партия России, Партия экономической свободы и др.), есть и непонятно какого цвета попутчики, пришедшие в блок в составе "Голоса России" ("Юристы за права и достойную жизнь человека", Социально-федералистская партия Россия). Однако своему относительному успеху на выборах в Госдуму Союз правых сил безусловно обязан именно представителям буржуазного крыла. Именно оно обеспечило и бесперебойное финансирование избирательной кампании, и организацию предвыборной агитации, построенной на умелой пропаганде собственно буржуазных ценностей. Впрочем, внутри СПС никто и не подвергал сомнению доминирующую роль этого крыла. Так, в вопросе о том, кого поддержать на президентских выборах, голос А.Чубайса и С.Кириенко оказался весомее многочисленных протестов со стороны маргинально-демократических организаций. Если первые, выступая за В.Путина, отражали настроения основной массы буржуазного избирателя, то вторые настаивали на поддержке К.Титова, отчасти из доктринальных, а во многом и из конъюнктурных соображений.
   Вопрос, сможет ли Союз правых сил стать правящей партией, решится в зависимости от того, насколько успешно осуществится эволюция СПС из организации буржуазно-интеллигентской в собственно буржуазную. Пока что подвижки в нужную сторону налицо. Однако буржуазному крылу в СПС предстоит сделать еще ряд важных шагов.
   Прежде всего ему необходимо добиться, чтобы устав создаваемого на базе Союза правых сил нового общественно-политического объединения включал пункт о возможности индивидуального членства. Многие люди, готовые вступить непосредственно в СПС, вряд ли захотят быть "приписанными" к одному из его коллективных участников. В идеале руководству Союза следовало бы формировать единую партийную структуру, членство в которой будет только индивидуальным. Однако в настоящий момент это представляется преждевременным -хотя бы из-за возможности конфликта по этому поводу с большинством коллективных членов СПС, что не самым лучшим образом скажется на имидже новой организации.
   Кроме того, сосредоточение внимания на партстроительстве оттянет силы от решения гораздо более важных для СПС - на данном этапе - задач. Первая из них - это содействие самоорганизации буржуазии, ее корпоративному объединению на всех уровнях. Вторая - реабилитация буржуазии в глазах основной части населения. Кроме усиленной саморекламы, это подразумевает установление прочных связей с общественными и корпоративными организациями, представляющими другие социальные слои.
   Только таким образом может быть создана широкая и прочная база для собственно партийного строительства, причем на последнем уместнее всего сосредоточиться непосредственно в преддверии выборов. В случае же, если все останется как раньше, - при более-менее налаженных партийных структурах база поддержки по-прежнему будет представлять собой нечто эфемерное и аморфное, - ни о каком значительном успехе на предстоящих выборах не стоит и мечтать. А значит, придется надолго отложить и надежды на появление в стране как правящей партии в частности, так и партийной системы в целом.