Старая новая кожа российской политики
Партийно-политическая жизнь России весной 2006 г.
Всеобщее согласие по поводу того, что история не знает сослагательного наклонения, очень часто соседствует с убеждением, что в истории существуют некие "точки бифуркации", после которых развитие общества якобы могло пойти по пути, совершенно отличному от того, по которому пошло. Подобное мнение нередко высказывают даже профессиональные историки. Представляется, однако, что в данном случае они подпадают под очарование метафоры, согласно которой общественное развитие подобно дороге, где то и дело встречаются перекрёстки, развилки и пр. Эта аналогия, вполне уместная в приложении к отдельным историческим персонажам, при анализе макропроцессов более вводит в заблуждение, нежели помогает разобраться в сути событий.
Нечто похожее произошло и с хрестоматийной метафорой о базисе и надстройке. В первоначальном контексте - в предисловии Маркса к работе "К критике политической экономии", где "юридическая и политическая надстройка" выступала в роли своего рода верхушки айсберга, чью подводную часть ("базис") составляют "производственные отношения", т.е. отношения, в которые люди неизбежно вступают в ходе материального производства, - эта метафора выглядела достаточно убедительно. Однако впоследствии, без особых на то оснований, она была возведена в ранг теоретической конструкции, и в результате последователям Маркса сплошь и рядом приходилось оговариваться, что, мол, не только базис влияет на надстройку, но и надстройка на базис и т.п. Марксисты не заметили, что данная метафора статична и потому неприменима к динамическим процессам. Как и любая другая, она срабатывала лишь на строго ограниченной "территории", за рамками которой создавала массу противоречий.
Развилки истории - тоже красивая метафора. Любой исторический деятель хоть раз в жизни (а многие и не раз) оказывался перед необходимостью выбирать, с кем и куда идти; сделав же выбор, он зачастую не имел возможности повернуть назад. По аналогии с человеческой стезёй и родилось представление, что в истории есть ключевые поворотные пункты, пройдя которые, общество уже не может изменить маршрут. Тем не менее по отношению к обществу в целом применение этой метафоры неправомерно. Общество никуда не движется - оно развивается, и это развитие не поддаётся описанию с помощью "геометрических" характеристик. Если уж прибегать к аналогиям, то лучше заимствовать их из другой области научного знания - биологии (не забывая, что и в этом случае они будут слишком поверхностными).
Так, допустим, общество, как и индивидуальный организм, переживает стадии взросления, зрелости и старости, но, в отличие от последнего, у него в запасе может быть не одна, а несколько "жизней": полностью, казалось бы, одряхлев, оно способно неожиданно "помолодеть" и начать всё сначала - тогда аналогия с организмом потеряет объяснительную силу. Это, впрочем, не означает, что подобная аналогия не имеет права на существование. Имеет, но только в известных пределах, не более.
Между тем аналогия с организмом более адекватна, чем аналогия с дорогой, если вести речь об изменениях, произошедших с нашей страной за последние 15 лет.
В марте 1991 г. один лидеров демдвижения С.Станкевич, скептически оценивая шансы демократов на овладение рычагами власти, горестно сетовал: "Совершенно очевидно, что мы не сможем повторить то, что удалось сделать демократическим силам в восточноевропейских странах. ...Нам предстоит гораздо более длительный, мучительно трудный переходный период, в течение которого будет много промежуточных стадий"1. По мнению Станкевича, предстояло "дать возможность укорениться рыночному сознанию, сознанию нового поколения профессионалов, убеждённых в эффективности рыночной экономики", "дать возможность этим профессионалам вырасти, сформироваться, занять соответствующие позиции", "создать как можно больше структур, ориентированных на рынок, - биржи, банки, страховые общества, фермерские хозяйства, магазины, акционерные общества и т.д.". Эти институты, полагал Станкевич, и должны были стать "корневой системой для второй волны перемен"2.
Тогда, весной 1991 г., никто из демократов не мог и подумать, что пройдёт всего полгода, и КПСС, казавшаяся неприступной твердыней, в одночасье рухнет, и власть не просто упадёт им в руки, но обрушится на них всей своей тяжестью. И как же изменилась в новых условиях повестка дня демократов? Да практически никак. Российскому правительству пришлось выполнять именно те задачи, которые Станкевич обозначил несколькими месяцами раньше: создавать условия для роста рыночных структур и "рыночного сознания", культивировать "новое поколение профессионалов", укреплять позиции этих профессионалов в государственном аппарате и т.д. Парадоксально, но факт - по мере более-менее успешного решения этих задач позиции самих демократов (точнее, их преемников - либералов) не просто не укреплялись, но, напротив, таяли на глазах, и теперь, через 15 лет, установившийся в стране политический режим напоминает скорее тот, против которого демократы боролись, нежели тот, о торжестве которого они мечтали.
С "линейно-геометрической" точки зрения произошёл известный откат, возврат к исходному положению. Однако сходство тогдашнего и нынешнего режимов - чисто внешние. На рубеже 1980-90-х мы имели дело с дряхлеющей однопартийной диктатурой, цеплявшейся за остатки идеологии в надежде сохранить власть - потому что больше цепляться было не за что. Сегодняшний политический режим принципиально деидеологизирован, а точнее, идеологически всеяден - и отовсюду берёт то, что кажется ему выгодным в каждый конкретный момент. При этом он и не думает отступать, агрессивно вмешиваясь во все сферы общественной жизни и оттесняя противников на обочину политики.
Если продолжать аналогии, то наиболее удачным представляется сравнение со сбросившей кожу змеёй. КПСС - это старая кожа, утратившая способность выполнять надлежащие функции. Попытки спасти её были обречены - по той причине, что единственное, к чему они могли привести, это к смерти всего организма. Вместо старой кожи наросла новая. Полтора десятка лет она утолщалась, грубела и сегодня, похоже, вступила в стадию окостенения; за это фазой, несомненно, наступит следующая - омертвение. Затем старая кожа вновь будет сброшена etc.
И если новая кожа так подозрительно напоминает старую, то не повод ли это задаться вопросом: а сильно ли изменился организм (общество), раз эта "старая новая" кожа пришлась ему настолько впору?
Оставим на время "биологические" аналогии и обратимся к другим. Да, в российском обществе появились новые, "постсоветские", люди - те самые профессионалы, чувствующие себя в рыночной среде как рыба в воде. Но большинство населения по-прежнему составляют люди советские, селекцией которых коммунистический режим так гордился и которые на самом деле были его проклятьем. Более-менее сносно он существовал лишь до той поры, пока страну населяли в основном досоветские по своей природе крестьяне - они кормили не только себя, с них ещё можно было драть по семь шкур в пользу государства. В глазах коммунистов "досоветские" были лесом, годным лишь на дрова: его безжалостно вырубали, а на освободившемся месте взращивали совсем иные саженцы - "советские". Однако последние не были способны расти самостоятельно, без садовника. За ними требовался постоянный уход, который обходился дороже, чем урожай. В результате садовник разорился и бросил своё занятие; сад, предоставленный сам себе, быстро зарос бурьяном. Удивительно ли, что для заброшенных деревьев любой садовник - благо, лишь бы он выпалывал бурьян и хоть изредка поливал их и подкармливал.
Главная особенность "советских" людей - их неспособность брать на себя ответственность за состояние собственных дел. Ведь партия и правительство с детства учили: "Знай свой шесток. Всё решат без тебя". Ожидание, что всё решат за тебя, стало жизненным кредо советского человека. С этим были вынуждены считаться как коммунисты, так и их оппоненты. Именно в этом корни современного российского популизма. Сказать советскому человеку: "Позаботься о себе сам" - всё равно что заявить ему: "Иди и сдохни". Так и только так он воспринимает призывы к экономической самостоятельности.
Отсюда такая популярность в России патерналистской модели политики. Отсюда обещания Б.Ельцина в 1990-91 гг. - лечь на рельсы, но не допустить повышения цен. Отсюда особенности бюджетного процесса 1990-х, когда бюджеты изначально вносились в парламент с огромным дефицитом, но депутаты один за другим требовали ещё больше увеличить расходную часть. С утверждениями, что закачивание в экономику ничем не обеспеченных денег приведёт не к взлёту инфляции, а к росту производства, выступали не только откровенные популисты, но и возглавлявший бюджетный комитет Госдумы "яблочник" М.Задорнов.3 И если в области теории бытуют разные версии относительно связи между увеличением бюджетного дефицита и ускорением инфляции (а также ростом неплатежей и государственного долга), то на практике, особенно в России, никакого разнообразия не наблюдалось - зависимость выходила самая прямая.
И дело было отнюдь не в невменяемости оппозиции, представители которой в большинстве своём мыслили вполне реалистично. Дело было в неготовности общества принять реформы - причём не в данных конкретных условиях, а в принципе. Это, конечно, не означало, что от реформ следовало отказаться: дальше без них было уже некуда. Но именно общественное неприятие реформ и взвинтило цену, в которую они обошлись населению, - именно это неприятие, а не пресловутые ошибки реформаторов (безусловно, ошибки имели место, но не носили фатального характера). Это неприятие заставляло консервировать структурные диспропорции, являвшиеся главным источником экономического неблагополучия. Показательно, что перелом, после которого экономический спад сменился наконец экономическим ростом, произошёл после того, как в марте 1999 г. левый парламент с подачи левого правительства впервые в истории постсоветской России принял бездефицитный бюджет. Общество через "не хочу" выдавило из себя согласие на ответственную экономическую политику, и экономика начала выздоравливать.
Однако российский социум остался тем же - по большей части советским, а значит, неспособным к самостоятельной экономической деятельности. Спрос на садовника, который всех прополет, польёт и подстрижёт, никуда не делся. Более того, появление кандидата на эту должность совпало с началом экономического подъёма, и в глазах подавляющего большинства населения одно оказалось неразрывно связано с другим. Можно сколько угодно доказывать, что для экономического роста необходимы куда более серьёзные предпосылки, чем заявления одного человека, мало в чём искушённого, кроме специфической спецслужбистской деятельности. Условный рефлекс уже выработался и сохранится до тех пор, пока имя Путина ассоциируется с экономическим благополучием, а не с экономическими проблемами.
Другими словами, избавиться от до боли знакомых пятен на новой коже не удастся просто содрав эту новую кожу. Прежде всего потому, что содрать её не позволит змея. Есть, однако, надежда, что время, когда кожа будет сброшена, уже близко - с каждым годом её окостенение всё меньше отличается от омертвения.
1. Аристократия из людской
На первый взгляд, между нынешней российской элитой и западной не обнаруживается существенных различий. Наша достаточно образованна, инициативна, предприимчива, хорошо чувствует конъюнктуру. Ей, конечно, свойственны излишнее увлечение личной выгодой в ущерб общественному благу, чрезмерная склонность к лоббизму, но и западная элита в этом отношении отнюдь не безгрешна. Если отечественные элитарии чем и отличаются от своих собратьев из развитых стран, так это, пожалуй, неимоверной гибкостью, доходящей до полной беспринципности, отсутствием не только корней, но даже элементарных якорей, которые фиксировали бы положение деятелей в определённой точке политического пространства. Редко где на Западе встретишь столько политиков, успевших за относительно небольшой отрезок времени несколько раз поменять политическую ориентацию, и каждый раз на прямо противоположную.
Ещё в 1990-х гг. подавляющее большинство российского политического класса козыряло своей оппозиционностью, не упуская возможности обвинить президента и правительство во всех смертных грехах. Сегодня многих из этих обличителей не узнать - куда подевалась вся их непримиримость: они давно вписались в сплочённые ряды строителей "суверенной демократии". Вчерашние секретари райкомов и горкомов, в 1990-е подчёркивавшие свою "прагматичность" и нежелание "играть в политические игры", ныне вернулись к привычному занятию, дружно пополнив структуры "партии власти". Символично, например, что столичное отделение "Единой России" возглавляет бывший секретарь Московского горкома КПСС Ю.Карабасов, которые в 1980-е годы бдительно следил за идейной чистотой подведомственного ему участка и разносил подчиненных за излишний либерализм в общении с неформалами. 4
"Наведение порядка" в политической сфере идёт настолько стремительно, что закрадывается подозрение: может быть, власти, если привлечь терминологию Дж.Сартори, уже мало превращения "Единой России" в доминирующую партию, и её цель - создание системы с партией-гегемоном, т.е. такой, где формально существует несколько партий, но все они играют в одни ворота, даже не пытаясь изображать из себя оппозицию? На эти подозрения наталкивают, в частности, последние инициативы "единороссов" и их добровольных помощников жириновцев, запретивших депутатам переходить из одной партии в другую, а самим партиям - включать в свои избирательные списки представителей других зарегистрированных партий. "Единая Россия" и ЛДПР как дети волка боятся конкурентов, и если за недопущение на политическую сцену новичков отвечает Росрегистрация, то новый закон призван предотвратить "перерождение" старых партий, возникновение на их месте новых образований, фактически - предвыборных блоков, создание которых было запрещено годом раньше. А чтобы недовольство избирателя прогрессивными новациями не вылилось в рост числа голосующих "против всех", эту графу решено попросту упразднить.
Трудно сказать, понимают ли творцы нынешней системы, что они начисто отсекают возможность более-менее плавного выхода из грядущего кризиса (а таковой рано или поздно наступит, ибо ничто не вечно под луной). Скорее всего, не понимают, вернее не хотят понимать, поскольку давно живут по принципу "после нас хоть потоп". Нежелание думать ни о собственной репутации, ни о том, что будет после того, как система рухнет, наводит на определённые умозаключения относительно причин столь поразительного пренебрежения всеми и всяческими приличиями.
Относительную устойчивость убеждений западных политиков, их обыкновение дорожить своим честным именем нередко объясняют давлением, оказываемым на них обществом. Объяснение достаточно убедительное, но не универсальное. Во-первых, в последние десятилетия, как отмечено многими наблюдателями, градус подобного давления на Западе заметно снизился, однако это не привело к сколько-нибудь существенному возрастанию беспринципности политиков. Во-вторых, история знает немало примеров, когда и в отсутствие гражданского общества элита соблюдала определённый кодекс чести, исключающий бросания из крайности в крайность. Взять хотя бы дореволюционную Россию или Францию ХVII-ХVIII вв.
Стало быть, дело всё-таки в имманентных качествах нынешней российской элиты, и ключ к разгадке кроется в происхождении этой элиты, почти сплошь чиновничьей, бюрократической.
И в России ХIХ в., и во Франции ХVII-го элита формировалась из дворян, "господ", для которых понятие чести не было пустым звуком. Выработанный нобилитетом свод правил поведения впоследствии был воспринят и другими слоями общества, которые усвоили многие из "феодальных предрассудков" - чувство собственного достоинства, твёрдость убеждений etc. Таким образом, отношения, которые мы называем гражданскими, существовали и в "догражданских" обществах, просто распространялись они сверху вниз - от привилегированных классов к непривилегированным.
Чиновничество в этом плане очень сильно отличается как от "господ", так и от "подлого люда", приближаясь по психологии и мировоззрению к такой социальной прослойке, как дворня. "Люди холопского звания", будучи выходцами из "низших" сословий, всегда ставили себя выше простолюдинов, одновременно не считая зазорным унижаться и пресмыкаться перед господами. В отношениях между собой дворовые люди строго придерживались иерархии: к тем, кто стоял хотя бы на ступеньку ниже, относились как к простолюдинам, к тем, кто выше, - как к господам. Гражданские отношения в среде бюрократии приживались долго и трудно. Нужно было, чтобы они пронизали и пропитали всю общественную ткань, прежде чем чиновники разного ранга смогли общаться друг с другом как субъекты, равноправные во всём, кроме дел службы, а не по принципу "ты начальник - я дурак" и наоборот.
Отечественную бюрократию гражданские отношения затронули крайне поверхностно. Ликвидация "господ" в 1917-1920 гг. привела отнюдь не к сглаживанию, а к ужесточению иерархической субординации. Искоренение узкого слоя людей, чувствовавших за собой некие неотъемлемые права, превратила новую элиту в дворовых слуг, которых в любой момент можно отправить на конюшню, а то и на плаху. Господствующее в номенклатуре неуважение к тем, кто ниже должностью, и раболепие перед теми, кто выше (чего стоит хотя бы своеобразный "этикет" партаппаратчиков, когда начальник обращался к подчинённому на "ты", а тот к нему - на "вы"), усугубляемые страхом оказаться вне иерархической лестницы, на долгие десятилетия заблокировали процесс "гражданизации" советской "элиты".
Когда же партноменклатурная система дала трещину и от неё стали откалываться кусочки, куски и кусищи, это обернулось вовсе не становлением гражданского общества, а гоббсовской войной всех против всех, которая и была принята многими за демократию. По мере же того, как укреплялась "властная вертикаль", бывшая дворня постепенно возвращалась в людскую, интегрируясь в новую иерархию и полностью принимая предполагаемые тою правила игры.
Так что если в наши планы всё ещё входит построение гражданского общества, не следует ждать помощи со стороны нынешней политической элиты. Эта элита родом из людской, и единственное, на что она способна, - навязывать обществу нравы, в людской бытующие: нравы дворовых слуг, наглых по отношению к "простым людям" и лебезящих перед господами. То, что последние у нас становятся таковыми не по праву наследства, а избираются всенародным голосованием, общей картины не меняет.
2. Новости политической экологии:
от собак "пограничных" к собакам "бешеным"
Российскую популистскую оппозицию нередко упрекают в том, что, будучи грозна на словах, при контактах с властью она выказывает замечательную уступчивость, готовность в любую минуту вступить во взаимовыгодный торг. Поскольку подобные упреки исходят в основном от менее удачливых конкурентов, то и рассматривать их следует критически-скептически. Во-первых, уступчивость и сговорчивость свидетельствуют, кроме всего прочего, о вменяемости политиков, их нежелании ввязываться в опасные авантюры. Во-вторых, нетрудно заметить, что именно такая оппозиция - грозная на словах и сговорчивая на деле - и оказалась ликвидной на политическом рынке; всякие иные там просто не удержались. Избиратель требует от оппозиции пламенного громогласия, реальная политика - разумного компромисса. Главное здесь - поймать нужный баланс. Будешь слишком уступчивым, и, как спикер Госдумы первого созыва И.Рыбкин, вылетишь из большой политики. Проявишь излишнюю революционность - угодишь в маргиналы, как радикально-коммунистические партии.
На самом деле упрекать популистскую оппозицию следует прежде всего в том, что она легитимизировала в качестве инструмента политической борьбы безответственную болтовню и облыжные обвинения. Постоянное кликушество по поводу того, что кто-то "продал Родину", "отдал за бесценок народное достояние", "ограбил пенсионеров" и пр., приносит хорошие политические дивиденды. Сами популисты знают истинную цену своим обвинениям; помнят они и то, кто в действительности превратил экономику страны в заложницу мировых цен на углеводороды, а население - в полупарализованного инвалида. Коммунисты, не устающие кричать о "развале великой державы" и обещающие сделать всё как при советской власти, обнаружили похвальное благоразумие, как только пришлось брать ответственность на себя - именно их голосами был принят первый бездефицитный бюджет. Но ведь коммунистический избиратель принимает весь этот жгучий глагол за чистую монету, искренне веря в то, что Гайдар и Чубайс по указке Запада развалили экономику великой страны и подлежат за это суровой каре.
И вот уже появляются люди, которые слова о покарании губителей России понимают буквально - как руководство к действию. Будут ли доказаны обвинения, предъявленные В.Квачкову, или нет, но заявлением "уничтожение оккупантов - не преступление, а долг" и призывами к "национальному восстанию" 5 он подписал себе приговор политический, возвестив заодно, что на сцену вновь выходят убийцы, прикрывающие воплями о "защите своего Народа, Веры и Отечества" 6 неуёмную жажду крови. И сколько бы ни кричали многочисленные сторонники Квачкова о его невиновности, они видят в нём героя именно потому, что он покушался на Чубайса.
Такие же упыри устраивали акции и в поддержку А.Копцева, учинившего в начале года резню в московской синагоге. Их точка зрения открыто выражена в постановлении Президиума ЦПС Национально-державной партии России: "Считаем основной версией событий, произошедших 11 января в московской синагоге, что Александр Копцев, высветивший своими действиями проблему ограбления еврейской мафией русских людей и доведения их до нищеты и отчаяния, стал жертвой оккупационного режима и народным мстителем. Необходимо признать инцидент в московской синагоге по Большой Бронной лишь следствием, причиной которого является ограбление и геноцид русского народа, осуществляемые еврейской мафией". 7
Та же безответственная болтовня, но на этот раз уже подкрашенная кровью - настоящей. Популисты, желая или не желая того, унавозили почву для новой политической поросли, для которой не существует дистанции между злобным словом и кровавым делом. И в конечном итоге популисты рискуют сами оказаться в числе жертв джинна, которого вызвали своими заклинаниями.
Впрочем, ответственность за последствия шабаша национал-радикалов ляжет не только на популистов. Кровопийцы в человеческом обличье существовали всегда и везде и будут, видимо, существовать до скончания веков. Вопрос в том, пускают или не пускают их в политику. И не последнюю роль в этом играет власть, обязанностью которой является беспощадное пресечение попыток придать откровенно уголовным деяниям оттенок легитимности. Нынешняя власть, внося в "антиэкстремистское" законодательство поправки, направленные не сколько против экстремистов, сколько против оппозиции вообще, не только не выполняет этой обязанности, но напротив - создаёт все условия для того, чтобы жаждущие крови радикальные националисты рано или поздно превратились в серьёзную политическую силу.
Здесь весьма уместна аналогия с одной из вечных проблем городской экологии - проблемой бродячих собак. Они, как известно, делятся на две основные категории: дворовые (уличные, базарные и пр.) и одичавшие. Первые активно контактируют с людьми, настроены по отношению к ним не просто мирно, но максимально дружелюбно, поскольку фактически кормятся из их рук. Вторые с человеком практически не встречаются, живут на пустырях и добывают пропитание охотой, а при случайной встрече ведут себя крайне агрессивно и могут даже загрызть насмерть. Две эти группы связаны друг с другом, а также с группой домашних собак как сообщающиеся сосуды, во всяком случае отдельные особи регулярно мигрируют из одной в другую. Попытки избавиться от бродячих собак путём примитивного их отстрела приводят к тому, что дворовые собаки, во-первых, становятся агрессивными по отношению к человеку, а во-вторых, пополняют удельную долю собак одичавших, а также пограничную группу между дворовыми и одичавшими.
Так вот, домашние собаки - это "партия власти"; дворовые - партии, соблюдающие "европейские" правила игры (либералы, социал-демократы, "зелёные" и пр.); пограничная группа - разного толка популисты; одичавшие - радикалы, "бешеные", готовые хоть сегодня инициировать масштабное кровопролитие.
Когда хозяева домашних собак предпринимают меры по "наведению порядка", под удар попадает наиболее дружелюбная к человеку собачья группа - дворовые жители, которые действительно редко дружат c домашними собаками, считая их конкурентами в борьбе за жизненное пространство. Точно так же хозяева "партии власти", желая создать оптимальную среду для выгула своих питомцев и проводя с этой целью "зачистку информационного пространства", бьют в первую очередь по наиболее цивилизованным конкурентам - в нашем случае по либералам. Тем самым хозяева способствуют перетоку дворовых собак в пограничную группу, куда менее мирную и реагирующую на попытки приблизиться к себе как минимум лаем. Другими словами, беря политическое пространство под тотальный контроль, власть сгоняет миролюбивых дворовых собак в ряды популистов. Когда же она пытается приструнить последних (а это гораздо труднее, чем переловить безобидных либералов), то лишь вытесняет их ещё дальше - к одичавшим. Тем более что среди наших популистов и сейчас хватает "бешеных" - тот же А.Макашов в КПРФ или А.Савельев и А.Крутов в "Родине". Чтобы сомкнуться с какой-нибудь НДПР, им не надо специально стараться, их и так примут там с распростёртыми объятиями.
Конечно, пока дела у хозяев домашних собак идут нормально, они могут не бояться одичавших. Но представим, что с хозяевами вдруг случится беда и им станет не до собак, даже до своих, домашних. На улицах окажется масса выброшенных из дому псин. Большинство, понятно, протянет "на воле" недолго; выжившие примкнут к уличным. Если учесть, что в такие времена терпимость к бродячим собакам заметно снижается - люди их уже не подкармливают, а, напротив, с руганью отгоняют (в крайних случаях даже рассматривают как потенциальную пищу), - то резко пойдёт на убыль и собачье дружелюбие. В результате дворовые собаки исчезнут как категория, перейдя в статус пограничной группы. Но и это ещё не конец. В поисках пропитания "пограничники" будут регулярно вторгаться на территорию одичавших, и в результате сотрётся грань между теми и другими; все они станут одичавшими, но при этом не оставят привычки навещать обжитые районы - теперь не для того, чтобы клянчить еду у людей, а чтобы отнимать силой. Экспансия "пограничников" на пустыри обернётся таким образом экспансией одичавших в жилые кварталы. Человек лицом к морде столкнётся с "бешеными".
Не правда ли, в эту схему прекрасно укладывается 1917 год? Рухнула монархия, и собаки посрывались с цепей, причём уже через несколько месяцев улица оказалась во власти "бешеных", которые в конце концов и стали хозяевами страны.
А ведь нынешняя власть делает всё для того, чтобы созданная ею политическая конструкция не смогла пережить неминуемый кризис - настолько жёсткой и негибкой она её сделала. Сведение политической системы к примитивной дихотомии ""партия власти"-популисты" - это не в последнюю очередь дело рук Кремля. Иначе говоря, дворовые собаки уже наполовину одичали. Заодно подняли голову "бешеные". Когда система затрещит по швам и начнёт разваливаться, на улице наступит их "праздник". Сколько продлится этот ад, одному Богу известно. А вот какая власть устанавливается в итоге, Россия знает по собственному опыту.
3. Засланные казачки в либеральных шкурах,
или О разнице между агентами и агентами влияния
Попытки подменить действующие на политической сцене партии (причём не только лояльные власти, но и оппозиционные) марионеточными псевдопартиями Кремль предпринимал начиная с середины 1990-х. Правда, пока исполнительная власть была не так могуча, как сейчас, а оппозиция не так слаба, ничего путного из этого не выходило. На выборах 1995 г. тогдашняя "партия власти" - НДР - сумела получить немногим более 10% голосов, псевдооппозиционный же "Блок Ивана Рыбкина" провалился с полным треском, набрав всего 1%.
Однако в 2000-х гг., по мере того как "вертикаль власти" наращивала мускулы, а оппозиция, наоборот, теряла в весе, кремлёвские старания на ниве партстроительства постепенно вознаграждались. Хотя "Родина" и Российская партия пенсионеров, выкормленные искусственно для того, чтобы увести голоса у коммунистов, преуспели не только в этом. Уверовав в собственную силу, они начали взрыкивать, огрызаться и таскать куски из миски "Единой России". Окоротить зарвавшихся было делом техники, урок, судя по всему, усвоен, и отныне в оппозиционном вольере власть будет разводить одних декоративных мопсов, не способных не только укусить, но и громко гавкнуть. Яснее же всего одно - эксперимент с "Родиной" и РПП высветил не столько креативную мощь власти, сколько немощность оппозиции: сохрани КПРФ форму, в какой она находилась в середине 1990-х, кремлёвским "големам" ловить было бы нечего.
Пока партии более-менее сильны, псевдопартии им не страшны. Но если последние начинают всерьёз конкурировать с первыми, значит, в глубоком кризисе пребывают как партии в целом, так и оппозиция в частности. Это справедливо в отношении не только популистов, но и либералов. До декабря 2003 г. власть даже не заглядывала на правый фланг - хотя бы потому, что не ставила целью подгрести под себя весь политический спектр, сконцентрировав внимание на более прибыльных сегментах электорального рынка. Начиная с 2004 г. аппетиты Кремля возросли: ему стало мало конституционного большинства в Думе, захотелось управляемости и предсказуемости на всех участках политического поля. И вот к середине 2006 г. "ручные" праволиберальные образования едва ли не сравнялись числом с независимыми.
Первой явила себя публике "Свободная Россия". До весны 2004 г. она называлась Российской сетевой партией поддержки малого и среднего бизнеса, однако стоило И.Хакамаде, вышедшей к тому времени из СПС, высказать намерение обзавестись собственной партией, разрекламировав заблаговременно предполагаемое название, и РППМСБ оперативно переименовалась, а Минюст столь же оперативно это переименование зарегистрировал. В дальнейшем спойлерство стало главной функцией "Свободной России" - ничем другим, кроме поливания помоями "старых правых", она не занималась и не занимается.
Ближайшим помощником СР в этом нужном деле стала кучка граждан, именующих себя "Новыми правыми". О намерении создать партию с таким названием группа выходцев из СПС объявила весной того же 2004 г. Поначалу всё было как у взрослых: для обсуждения программы НП в Москве и ряде других крупных городов создана сеть "правых клубов" (позднее это начинание благополучно заглохло), а в качестве информационного спонсора "обновленцев" выступил вполне авторитетный в своей сфере журнал "Эксперт". Но сил ребята явно не рассчитали: зарегистрировать партию им не удалось - не хватило ни людей, ни комсомольского задора, ни прочих ресурсов. Однако из президентской администрации "Новым правым", надо полагать, недвусмысленно намекнули, к кому следует присоединиться, дабы их усилия по поношению "старых правых" не пропали втуне. На выборах в Мосгордуму (4 декабря 1995 г.) представители НП вошли в список "Свободной России", вместе с которой убеждали избирателя в полной несостоятельности "червивого" "Яблока" и примкнувшего к нему СПС. Тем же дружная парочка занята и поныне.
Ещё один казачок, засланный Кремлём на правый фланг, - Демократическая партия России. В отличие от "Свободной России" и "Новых правых", ДПР - ветеран, в российской политике она с 1990 г. Другое дело, что после августа 1991 г. её линия жизни шла по нисходящей, закончившись фактически в декабре 1994 г. - низложением лидера и основателя партии Н.Травкина. ДПР не смогла принять участие в думских выборах 1995 г., в ней началась кадровая чехарда, лидеры менялись чуть ли не каждый год (среди них побывал даже новгородской губернатор М.Прусак), и в конце концов она превратилась, по сути, в коммерческую структуру, организующую избирательные кампании для всех, кто готов заплатить. Последние несколько лет ДПР и вовсе бездействовала, и продолжалось это бездействие до тех пор, пока партию не решил возглавить бывший премьер-министр М.Касьянов.
Вот тут-то из сундуков были извлечены две пропахшие нафталином фигуры - А.Богданов и В.Смирнов, уже добрый десяток лет не имевшие к ДПР никакого отношения. Они-то и преградили дорогу хищному "рейдеру", не дав ему запачкать доброе имя партии. Прошедший 17 декабря 2005 г. XIX съезд ДПР избрал А.Богданова председателем ЦК, а В.Смирнова - председателем Исполкома; М.Касьянов вынужден был ретироваться, отказавшись от планов "приватизации" Демпартии. Сегодня ДПР успешно выполняет предписанную ей Кремлём роль - засоряет политическое пространство и дискредитирует идею объединения демократов. В феврале текущего года она выступила с соответствующим призывом ко всем демократическим партиям, а в мае предложила провести с этой целью первичные выборы (праймериз). Понятно, что данные инициативы, доброкачественные сами по себе, будучи выдвинуты спойлерами, автоматически приобретают опереточный оттенок.
Впрочем, мусорят на политическом поле не только прямые агенты Кремля. Либеральный фланг - едва ли не единственное место на политической карте, где президентская администрация использует методы более тонкие, нежели прямой административный ресурс и тиражирование спойлеров. В этом плане смутные подозрения вызывает деятельность того же М.Касьянова. Власть вроде бы не перестаёт третировать и его самого, и созданный с его подачи Народно-демократический союз, но этот прессинг носит какой-то непоследовательный характер и вообще напоминает борьбу нанайских мальчиков, которая по определению не может завершиться победой одной из сторон. Кремль уже доказал, что умеет не церемониться с оппонентами, однако в ситуации с М.Касьяновым к жёстким мерам не прибегает: то ли боится, что на Западе всплывут документы настолько убедительные, что кое-кому в президентском окружении небо покажется с овчинку, то ли опасается заполучить на свою голову ещё одного Ходорковского, который из рядового олигарха превратился в символ сопротивления режиму.
Но скорее всего, дело в другом. В своём нынешнем состоянии Касьянов ничуть не опасен и даже полезен власти - настолько его имидж не вяжется с образом трибуна и борца. Новейшая история России знает немало бывших высокопоставленных чиновников, ставших успешными политиками. Но Касьянов не похож не то что на Ельцина - обладателя поистине уникальной харизмы, но даже на гораздо более скромного в этом отношении С.Кириенко. Во всём, что говорит и делает экс-премьер, чувствуется какая-то натужность, неестественность: будто он роль играет. Вполне может быть, что эту роль Касьянов придумал себе сам, причём не от хорошей жизни, а потому что был загнан в угол. В принципе, некоторые политики и из такого положения ухитрялись прыгнуть в дамки, но здесь явно не тот случай. Пока что эффект от телодвижений Касьянова - нулевой для него и положительный для Кремля: на правом фланге появился ещё один участник нескончаемых переговоров, с которым никто не может договориться и который сам не способен стать центром притяжения сколько-нибудь значительных сил.
Иначе говоря, нет никаких признаков, а тем более доказательств, что Касьянов - агент Кремля. Но в условиях "тонкой" игры хозяину шахматной доски это и не нужно. Агентов у него и без того достаточно (к упомянутым "Свободной России", "Новым правым", ДПР можно добавить псевдокорпоративные "Деловую Россию", "Опору России" и пр.). Отнюдь не менее, а иногда и более полезными бывают агенты влияния, т.е. субъекты политики, преследующие собственные цели, но своей деятельностью порождающие результаты, которые в высшей степени устраивают других, более влиятельных, игроков. Таким агентом влияния для Германии был в своё время Ленин, в связи с чем очевидна абсурдность разговоров о нём как о "немецком шпионе": агентам влияния не платят - напротив, с ними тщательно избегают контактов, чтобы не посадить пятно на их репутацию.
Если с этой точки зрения взглянуть на правый фланг, то идеальным агентом влияния для Кремля является "Яблоко", неустанно охраняющее свою непорочность. После выборов 2003 г. власть, следуя испытанной тактике "разделяй и властвуй", стала всячески привечать сторонников Явлинского: им выражали тёплое сочувствие, а также предоставили несколько портфелей. При этом от "Яблока" не требовали декларативной лояльности - в этом не было необходимости, поскольку либеральную критику в адрес Кремля широкие слои электората давно уже пропускают мимо ушей. От РДПЯ ждали одного - чтобы оно оставалось самим собой, то есть не шло ни на какое объединение: соглашалось бы объединяться, но лишь, на своих, "яблочных", условиях, исключающих возможность реальных результатов.
И "Яблоко" эти ожидания полностью оправдало, повторив уже порядком надоевшую комбинацию: сначала Г.Явлинский даёт согласие на переговоры, затем месяцами, если не годами, длятся бесплодные консультации, которые заканчиваются тем, что "яблочники" заявляют о непоколебимости своей первоначальной позиции, и всё возвращается на круги своя. Именно эту картину желающие пронаблюдали и в этот раз. Осенью прошлого года "Яблоко" продемонстрировало готовность к "конструктивному переговорному процессу", выговорив себе за это льготные условия при блокировании с "правыми" на выборах в Мосгордуму (т.е. под "яблочным" брэндом). А весной снова выяснилось, что ни о каких уступках не может быть и речи - объединение возможно только на базе "Яблока" и только вокруг "яблочной" платформы; всем прочим снисходительно разрешалось создавать внутри РДПЯ свои фракции. В докладе зампреда партии С.Митрохина на собрании столичного отделения было торжественно объявлено о формировании ""московской модели" консолидации демократических сил" - разумеется, на основе "Яблока" (по словам докладчика, эта модель должна явиться "ориентиром для федеральных выборов 2007 г." 8), а в регионах из "яблочных" рядов начали изгонять "отступников", которые, наивно выполняя прежние договорённости, пошли на выборы по спискам СПС.
Можно, конечно, предположить, что между "Яблоком" и Кремлём существует некое неформальное соглашение, но это предположение не выдерживает испытания "бритвой Оккама". Зачем Кремлю договариваться, обременяя себя лишними обязательствами, если "Яблоко" и так сделает всё, что нужно для консервации кризисного состояния либерального фланга: ни на вершок не сдвинется с места и лучше умрёт, чем уступит кому-нибудь своё мифическое "первородство"? "Московская модель консолидации демократических сил" - лучшая гарантия того, что Кремлю не о чем беспокоиться. Объединённая демократическая партия, буде такая появится, окажется чуть подновлённым изданием "Яблока" и на долгие годы оградит нынешнюю власть от появления на правом фланге реальной угрозы её политическому господству.
Юрий Коргунюк,
главный редактор
бюллетеня "Партинформ"
(опубликовано в "Полития", № 1 (40), весна 2006 г.)
Прочие
работы Ю.Коргунюка
|
