Ахиллесовой пятой российской демократии всегда была узость социальной базы. Бюджетополучатель, составлявший 99% советского социума и подавляющую часть постсоветского, - плохая опора для гражданского общества. Как и в других странах (а также в дореволюционной России), гражданские отношения распространялись у нас не снизу вверх, а сверху вниз, прорастая из привилегий правящего меньшинства. Во второй половине ХVIII в. дворяне перестали пороть друг друга, во второй половине ХХ в. советские чиновники перестали друг друга расстреливать и гноить в лагерях. Непоротое поколение дворян вышло в 1825 г. на Сенатскую площадь, не знавшее ГУЛага поколение номенклатуры инициировало перестройку. На рубеже 1980-90-х гг. исход противостояния КПСС и демократов предрешило то, что на стороне последних выступила часть бюрократии, а на протяжении 1990-х чуть ли не единственной гарантией сохранения демократических институтов, включая многопартийность, являлась конкуренция между двумя крупными отрядами чиновничества - "партийно-советского" и "обуржуазившегося". И напротив, маргинализация первого из этих отрядов и консолидация второго вокруг нового президента резко сузили политическое пространство, на котором действовали конкурентные правила игры.
   Высказывая в конце 2003 г. озабоченность тем, что российский парламент ослабел на левое крыло и полностью лишился правого ("Такая птица не летает"¹), Ю.Лужков сожалел не столько о выбывших из высшей лиги СПС и "Яблоке", к которым он никогда не испытывал симпатий, сколько об ограничении собственных возможностей. Пока Госдума являлась ареной политических баталий, столичный мэр вёл свою игру едва ли не на равных с Кремлём. Когда "Единая Россия" получила в парламенте конституционное большинство, отведя Думе роль подразделения президентской администрации, Лужков остался не у дел и из политика федерального уровня превратился в обыкновенного регионала (ну, пусть не совсем обыкновенного). Однако стоило правительству опростоволоситься с монетизацией льгот, и мэр Москвы воспрянул духом, начав борьбу за возвращение "реквизированных" полномочий.
   Таким образом, даже крохотная трещина в монолите "партии власти" расширила пространство для конкуренции не только в отношениях между центром и хотя бы одним (зато наиважнейшим) регионом, но и внутри "Единой России". Отстояв право региональных отделений самостоятельно формировать списки кандидатов в депутаты законодательных собраний, Лужков поспособствовал обретению ЕР признаков реального субъекта политики, а заодно и восстановлению демократии в отдельно взятом субъекте Федерации.
   В преддверии выборов в Московскую городскую думу по ровной глади политической ситуации в столице в кои-то веки пробежала рябь конкурентной борьбы. Да, в руках Ю.Лужкова сосредоточен административный ресурс и рычаги управления отделением "Единой России" - с их помощью в Избирательный кодекс города были внесены поправки, максимально облегчающие мэрии сохранение контроля над Мосгордумой: установлен 10%-ный барьер для партий, снижен с 25 до 20% порог явки избирателей, введён запрет на создание предвыборных блоков, отменена графа "против всех" в бюллетене для голосования. Но на этот раз Кремль, ранее смотревший сквозь пальцы на вольности столичной команды и в чём-то даже ей потакавший, заинтересован в максимальном ослаблении Лужкова и его клиентелы внутри "Единой России", поскольку опасается, что чрезмерное усиление "московского клана" разорвёт "партию власти" на куски. И вот уже группа членов Центризбиркома во главе с зампредом О.Вельяшевым пишет в Мосгордуму письмо, в котором призывает откорректировать городской закон о выборах, устранив нормы, противоречащие федеральному законодательству, в том числе снизить до 7% барьер для партий и вернуть прежний порог явки.
   Ирония судьбы заключается в том, что в сложившихся условиях центру, вопреки многолетней традиции, было бы на руку, если бы Мосгордума оказалась действительно многопартийной - в противном случае она так и останется вотчиной Лужкова. На "Единую Россию" в этом плане надежды мало - её московское отделение целиком подконтрольно мэру. Попытка поднять антилужковский бунт в МГО чревата развалом последнего. Да и не так это просто - пока что против мэра рискует выступать только новоиспечённый "единоросс" А.Лебедев, уже бросавший Лужкову перчатку на выборах главы городской администрации (в 2003 г. - в качестве кандидата от "Родины"). Межфракционное объединение "Столица" в Госдуме, возглавляемое Лебедевым, своими запросами попортило градоначальнику немало крови, но, конечно же, нисколько не поколебало его позиций. Так что администрация президента может рассчитывать только на оппозиционные партии: если они лишат "Единую Россию" большинства в Мосгордуме, строптивого мэра будет гораздо проще обуздать, а впоследствии и вовсе убрать с политической сцены. В общем, как это ни смешно, но Кремль в данном случае - главный гарант многопартийности в мегаполисе.
   Команде же Лужкова выгодно демонстрировать истовое законопослушание и строгое соблюдение демократических процедур в ходе выборной кампании. В начале августа "Единая Россия", КПРФ и ЛДПР, а также ряд более мелких организаций объявили о создании комитета "Москва-2005: за чистые и честные выборы", целями которого были названы установление общественного контроля за проведением выборов и совместная борьба против "чёрного пиара"². Если связка "ЕР-ЛДПР" никого особенно не удивила, то взаимодействие "единороссов" с коммунистами - нечто, не лезущее в ворота привычных представлений. Для КПРФ "Единая Россия" - излюбленный (после либералов) объект для критики, крайне раздражающий коммунистов беспардонным использованием административного ресурса. А теперь, получается, КПРФ поверила в бескорыстие намерений своих вечных оппонентов.
   Но самое удивительное в возникшей ситуации - это то, что команда мэра (а именно Лужков вызвался возглавить список "Единой России" на выборах в Мосгордуму) вообще снизошла до сотрудничества с кем бы то ни было. Хотя формально, вроде бы, это вполне закономерно. В начале июля несколько оппозиционных горадминистрации партий - "Родина", СПС, Российская партия жизни, Республиканская партия - объединились в Координационный совет с целью противостояния попыткам мэрии задействовать административный ресурс в интересах "Единой России"³. В ответ "единороссы" и предъявили комитет "Москва-2005" с участием коммунистов - как доказательство собственной заинтересованности в честных выборах. Но в том-то и дело, что прежде столичное начальство реагировало на телодвижения оппозиции примерно так же, как на мушиное жужжание. Что изменилось на этот раз?
   На этот раз команда Лужкова, похоже, боится, что Кремль поддержит оппозицию и окажет ей всю возможную помощь, включая информационную. Что такое скоординированная атака федеральных телеканалов, московский мэр хорошо помнит по кампании 1999 г. Понимает он также, что против него могут быть использованы и более мощные средства, нежели укусы телекиллера Доренко. Ушедший в нижегородские губернаторы вице-мэр В.Шанцев способен снабдить противников Лужкова убийственным компроматом, и тогда речь пойдёт не о контроле над Мосгордумой, а о кресле градоначальника. Вот и выходит, что команде мэра выгоднее "честное" соблюдение правил игры, и ради этого она согласна даже проявить умеренность с административным ресурсом (всё-таки позиции Лужкова в Москве достаточно сильны).
   Таким образом, налицо полная идиллия: Кремль - на страже плюрализма, мэрия - на страже чистоты электоральных процедур. Единственное, что огорчает - вся эта конструкция может в любой момент рассыпаться как карточный домик: мэру и президентской администрации достаточно уладить имеющиеся разногласия более привычным, т.е. кулуарным, способом.
   Что и говорить, раздоры в "партии власти" - ненадёжная гарантия развития демократии. Но других нет, и вряд ли будут. Так что пора оставить иллюзии относительно того, что кто-то сделает эту работу за нас.

2. С чего распадается "Родина"?

   Подоплёка произошедшего в конце июня - начале июля раскола в думской фракции "Родина" настолько очевидна, что, казалось бы, нет необходимости искать под ней ещё и второе дно.
   В ходе думской кампании 2003 г. одноимённый избирательный блок был выведен на сцену специально для того, чтобы оттянуть как можно больше голосов у коммунистов. Неожиданно для всех, включая создателей и кремлёвских покровителей, "Родина" преодолела не только 5%-ный, но и гипотетический 7%-ный барьер. Этот успех вскружил голову некоторым лидерам блока, один из которых - С.Глазьев, - вопреки предостережениям президентской администрации, даже решил на радостях баллотироваться в президенты. Разумеется, его примерно наказали, науськав на него его же соратников по блоку - Д.Рогозина и С.Бабурина. Глазьев был разжалован в простые депутаты, а создаваемую им организацию "За достойную жизнь" просто не стали регистрировать, лишив его тем самым и собственной партии.
   Однако серия последующих успехов партии "Родина" на региональных выборах оказала разлагающее воздействие и на коллег Глазьева. Тот же Рогозин чем дальше, тем больше отбивался от рук: гулял в оранжевом шарфе по Киеву, голодал за отставку правительства, непочтительно ругал "Единую Россию", предлагал союз коммунистам и т.п. Против него применили испытанное средство - подрыв изнутри, использовав в качестве "динамита" С.Бабурина. Последнему не меньше, чем в своё время Глазьеву, претила "приватизация" Рогозиным брэнда "Родины". Затеянные было переговоры о слиянии одноимённой партии и бабуринской "Народной воли" зашли в тупик, поскольку Рогозин не скрывал, что считает себя владельцем контрольного пакета, а союзников - миноритариями, домогающимися не положенных по чину дивидендов.
   Напряжение в отношениях между бабуринцами и рогозинцами достигло того градуса, когда из-за маленькой сосенки вспыхивает весь сыр-бор. Судя по всему, этим и воспользовались люди из президентской администрации, намекнувшие лидеру ПНВНВ о возможном учёте его интересов при разделе совместно нажитого имущества, - и всё пошло как по маслу. Бабурин расслабился и перестал сдерживать эмоции. В конце июня рогозинцы исключили его из фракции, а в начале июля он вместе с группой товарищей по "Народной воле" (и примкнувшими к ним лидером Социалистической единой партии России В.Шестаковым и экс-мэром Владивостока В.Черепковым) объявил о создании второй думской фракции "Родина".
   Надо отдать должное президентской администрации - своё слово она сдержала. "Единая Россия", полтора года назад повысившая планку минимальной численности для депутатских групп с 35 до 50 человек, внесла в регламент палаты неслыханную поправку: каждой партии-учредительнице прошедшего в Думу избирательного блока было предоставлено право на создание собственной фракции. В итоге в парламенте теперь два депутатских объединения, имеющих в названии слово "Родина", - бабуринское и рогозинское. И пусть в первом из них всего 9 человек, цель всё равно достигнута. Рогозина щёлкнули по носу, напомнив, кто в доме и Думе хозяин. Если он не сделает выводов, можно не сомневаться - в ход будет пущено и более сильное оружие.
   Есть, однако, в этом расколе некий символический подтекст. Ведь Бабурин со товарищи не могли не понимать, на чью мельницу льют воду, - всё-таки не дети. Конечно, блок "Родина", а впоследствии и одноимённая фракция - типичнейшие банки с пауками. Населяющие их особи терпели друг друга с большим трудом и, если бы не боязнь вновь оказаться на обочине, среди политических маргиналов (где им самое место), давно разругались бы вдрызг.
   Но в отличие от Рогозина, за свою карьеру побывавшего почти во всех закоулках идеологического спектра - от демократов до националистов и от "партии власти" до "лейбористов", - Бабурин никогда своих убеждений не менял. Он как вышел в 1990 г. на трибуну Съезда народных депутатов РСФСР защищать неделимость державы, так и защищает до сих пор. Бабурин и его сторонники сотворили себе кумира из государства - этого созданного несовершенными человеками инструмента управления - и в поклонении своему идолищу весьма последовательны.
   В отличие от Рогозина, чутко вибрирующего в резонанс с колебаниями конъюнктуры - выгодно быть рядом с властью, он рядом, выгодно гнать популистскую волну, он гонит, - Бабурин неколебим, как скала. На сотрудничество с Кремлём он пошёл не из конъюнктурных, а из идейных соображений. Нарастающая поляризация политического пространства, оставляющая место только для двух сил - вертикали власти и "широкого народного фронта", - расколола и "Родину". С Рогозиным остались популисты, с Бабуриным - те, для кого "несть власти аще не от Бога".
   Конечно, среди рогозинцев тоже есть "идейные" - это национал-патриоты, подписанты знаменитого обращения в Генпрокуратуру с требованием проверить средневековую книжку "Кицур Шурхан-Арух" на предмет соответствия Конституции РФ. Один такой - Н.Павлов - даже перешёл из "Народной воли" к Рогозину, заявив, что последний - гораздо бoльший националист, чем Бабурин (причём Павлов уже совершал подобный пируэт, откочевав в 1994 г. из бабуринского Российского общенародного союза в Национально-республиканскую партию Н.Лысенко). И не сказать, что Н.Павлов не прав, поскольку Бабурин действительно не националист: Бабурин - государственник. Национализм - это идеология бунта, бессмысленного и беспощадного, идеология смуты и погрома. Государственничество - идеология непогрешимости государства.
   Националисты и государственники сходятся в одном: их идеал - "национальное государство". Но идеал этот утопичен и потому недостижим. В жизни приходится иметь дело с реальным государством, которое так же далеко от идеального, как грешная земля от чистого неба. И именно в отношении к этому реальному государству националист и державник придерживаются диаметрально противоположных взглядов.
   Националист жаждет опрокинуть его и растоптать, поскольку в глубине души догадывается о своей несовместимости с любой властью, выстраивающей иерархическую вертикаль, на вершину которой ему, националисту, не попасть никогда. Лишь в условиях безвластия либо деградации государственной машины он получает возможность почувствовать себя крупной птицей - представителем элиты, а не маргиналом-люмпеном.
   Державник смутно осознаёт, что крах реального государства не приближает, а ещё больше отдаляет воплощение идеала в жизнь. Для державника любое государство несёт на себе отсвет государства идеального. Поэтому, бичуя действительные и мнимые недостатки государственного режима, державник в последний момент останавливается перед чертой, которую ничтоже сумняся переходит националист. Последний может принять участие в революции - при условии, что та будет "национальной", первый участвует только в контрреволюциях. Вот почему националисты из "Родины" остались с революционным популистом Рогозиным, а контрреволюционер Бабурин принял сторону Кремля.
   Впрочем, вряд ли потенциал расколов в "Родине" исчерпан. То обстоятельство, что часть пауков уползла в другую банку, отнюдь не изменило самой сути их отношений. Они всё те же - паучьи.

3. Мёртвый муравейник либерализма