За первые несколько месяцев нового тысячелетия Россия успела значительно продвинуться по пути формирования партийной системы. Многопартийность в нашей стране существует с начала 90-х гг., однако партийная система до сих пор находится в стадии становления. Многопартийность возникает с появлением в обществе организованной оппозиции, партийная система - только после обретения какой-либо партией (или их коалицией) статуса правящей. И хотя за десять с лишним лет оппозиционных партий в стране появилось множество, правящей ни одна из них так и не стала. В отсутствие же таковой ее роль на политической сцене взяла себе "партия власти" - конгломерат чиновничьих кланов, структурированный по иерархическому принципу - в соответствии с местом, занимаемым каждым из кланов внутри властной вертикали.
   С момента своего образования (первая половина 90-х гг.) "партия власти" управляла страной не имея сколько-нибудь серьезной поддержки в парламенте. Подконтрольные ей депутатские объединения не обладали и четвертью мандатов, большинство которых принадлежало фракциям и группам, относящим себя к оппозиции. Последние при этом часто сетовали, что Конституция 1993 г. лишила парламент реальных рычагов влияния на политику исполнительной власти, в том числе на формирование правительства. Однако большой вопрос - были ли сами эти объединения готовы к тому, чтобы принять ответственность за управление страной. В Госдуме первого созыва оппозиция была слишком разномастна и разношерстна, чтобы выступить единым фронтом. В Госдуме второго созыва доминирующие позиции принадлежали КПРФ и ее союзникам, но и коммунисты не имели устойчивого большинства и были вынуждены постоянно апеллировать к "болоту". Правда, даже если бы контроль левой оппозиции над парламентом был безусловным, весьма сомнительно, что она и в этом случае добилась бы статуса правящей. Дело тут не столько в Конституции, сколько в качественном составе думского большинства. Состоящее из представителей тех или иных отрядов бюрократии, большинство депутатского корпуса по отношению к исполнительной власти вело себя как нижестоящая инстанция по отношению к вышестоящей. Политической борьбе за установление парламентского контроля над деятельностью правительства большая часть депутатов предпочитала закулисные торги за конкретные материальные ресурсы - особенно очевидным это становилось, когда приходило время принимать бюджет. В конце концов, каждый чиновник мечтает рано или поздно вернуться в исполнительную власть и потому не заинтересован в ограничении своих будущих полномочий.
   Взять под свой контроль формирование правительства такой парламент не в состоянии. Даже если ему выпадает подобная возможность - в случае резкого ослабления позиций исполнительной власти, - он за нее особенно не держится. Так, добившись в сентябре 1998 г. утверждения на посту председателя правительства Е.Примакова и, соответственно, формирования кабинета, опирающегося на парламентское большинство, депутаты отнюдь не собирались увязывать свою карьеру с политической судьбой своего ставленника и уже в мае следующего года достаточно легко "скушали" отставку столь популярного у них, да и у значительной части российского населения, премьер-министра.
   Избирательная кампания в Госдуму третьего созыва проходила в обстановке раскола "партии власти" на региональную ("Отечество - Вся Россия") и федеральную ("Единство") составляющие. Последствия этого раскола в течение некоторого времени сказывались и на расстановке сил в парламенте. Несмотря на то, что большинство мест в Госдуме досталось "центристам", ни о какой согласованности действий между пропрезидентскими "Единством" и "Народным депутатом", с одной стороны, и "конструктивно оппозиционными" ОВР и "Регионами России", с другой, поначалу речи не шло. Не располагая в Госдуме устойчивым большинством, исполнительная власть избрала тактику маневрирования между основными парламентскими группировками. Так, кинув коммунистам кость в виде поста спикера и трети думских комитетов, она фактически заручилась поддержкой КПРФ при проведении законов об "укреплении вертикали власти". Когда же законы, требующие одобрения конституционным большинством, были приняты, а раскол между двумя крыльями "партии власти" окончательно отошел в прошлое, настал момент вплотную заняться формированием в Госдуме устойчивого проправительственного большинства. Благо, ресурсов для этого было вполне достаточно - на долю "Единства", ОВР, "Народного депутата" и "Регионов России" приходится более половины мест в нижней палате парламента. Таким образом, впервые в истории постсоветской России исполнительная власть получила возможность проводить свою политику не через голову парламента, а при его поддержке. А это - серьезный шаг на пути к формированию партийной системы.
   Конечно, в условиях нормальной партийной системы именно партии - получив парламентское большинство или проведя своего кандидата в президенты - контролируют исполнительную власть, а не наоборот. Но и в истории Западной Европы бывало, что большинство в парламентах принадлежало "партии короля", и тогда не парламент контролировал правительство, а монарх - парламент. И только с переходом доминирующих позиций в парламенте от представителей земельной аристократии к представителям буржуазии соотношение сил между главой государства, правительством и органом представительной власти стало коренным образом меняться, а в политике на смену борьбе личностей пришла борьба партий. Так что и в нашем случае изменения сути отношений между парламентом и исполнительной властью следует ожидать не раньше, чем изменится социальная природа основной части депутатского корпуса.
   Пока же отметим, что складывание нового парламентского большинства в лице объединений, входящих в Координационный совет центристских сил, внесло мало нового в способы, которыми исполнительная власть обеспечивает принятие нужных ей решений. Как и в предыдущих Госдумах, она вынуждена применять "индивидуальный подход" к каждому из основных участников парламентской игры. Если для приведения к послушанию "Единства", как и прежде, достаточно звонка из президентской администрации, а членов "Народного депутата", как и прежде, следует "обхаживать" по отдельности, то ОВР и "Регионы России", как и прежде, остаются лоббистами интересов региональной бюрократии, и их благосклонность, как и прежде, наиболее дорогостояща. Причем вхождение "Регионов России" в КС центристских сил вовсе не гарантирует консолидированного голосования членов РР по важным для правительства вопросам - слишком разноокрашенная публика туда входит: от либералов В.Лысенко и А.Жукова до радикал-коммуниста О.Шеина и социал-империалиста В.Алксниса. Поэтому полностью отказаться от тактики маневрирования исполнительная власть пока не может и, как и прежде, вынуждена обращаться за поддержкой то "налево", то "направо".
   Впрочем, если в 2000 г. политике балансирования Кремля между основными парламентскими силами был свойствен легкий "левый" крен, то в 2001 г. он сменился тенденцией к преимущественному блокированию с думскими либералами - отсюда принятие Земельного кодекса (первое и второе чтение), нового КЗоТ (первое чтение), начало судебной реформы, снижение налога на прибыль, принятие законопроектов, направленных на дебюрократизацию экономики, и пр. Другими словами, если в 2000 г. исполнительная власть в основном укрепляла собственные политические позиции, то в 2001 г. она наконец-то приступила к использованию накопленных ресурсов в содержательных целях, имеющих значение не только для нее, но и для страны. Дай-то Бог, чтобы этот "маневр вправо" продолжался как можно дольше.

   1. "Партия власти" возвращает себе утраченное единство

   Устранение раскола в "партии власти" не могло не отразиться и на процессе партийного строительства. В апреле 2001 г. было объявлено о слиянии в одну организацию былых антагонистов - "Единства" и "Отечества". Таким образом был найден выход из довольно щекотливой ситуации.
   Дело в том, что относительная неудача на выборах 1999 г. практически закрыла "Отечеству" дорогу в большую политику. Его союзники из "Всей России" немедленно перебежали в "Единство", шансы лужковцев на будущих парламентских выборах с каждым днем становились все более призрачными, а войти на общих основаниях в "медвежью" партию мешала политическая "тяжеловесность" Ю.Лужкова. Однако, несмотря на потерю перспектив на федеральном уровне, в столице позиции "Отечества" оставались крепкими, если не сказать - монопольными. В этих условиях приближающиеся выборы в Мосгордуму (декабрь 2001 г.) грозили обернуться первым серьезным поражением "Единства" - природа же объединений, подобных ему, такова, что они вообще с очень большим трудом переживают неудачи. Стоило бы обнаружиться тому обстоятельству, что "Медведь" не так уж и непобедим (а в насквозь "отечественной" Москве - еще как победим!), как рейтинг "Единства" серьезно бы пострадал, что никак не входило в планы Кремля.
   Найденный выход был простым и гениальным. Раз политический вес и лидерские амбиции не позволяют Ю.Лужкову вступить в "Единство" на правах "простого Черномырдина", значит, надо дать ему возможность вступить с "Медведем" в законный брак - на условиях полного равноправия брачующихся. Тем самым Москва из "пятой колонны" превращалась в надежнейший форпост, а "Единство", с самого создания испытывавшее кадровый голод, получало приток свежей крови.
   Проблема, однако, заключалась в том, что слияние двух организационных структур, безусловно выгодное "партии власти" в целом, выглядело достаточно проигрышным в глазах партийного актива как "Отечества", так и "Единства". Представители "Отечества" не без оснований претендовали на лучшие места в руководстве единой партии - их индивидуальный политический вес в большинстве случаев значительно выше, чем у коллег из "Единства", ведь имена последних до 1999 г. не были известны не только широкой публике, но и специалистам-политологам. Однако за "медведями" стоит более перспективная организация, поэтому идти на уступки они тоже не соглашались. В результате переговоры об объединении очень быстро зашли в тупик. И хотя вслух говорилось прежде всего о программных разногласиях, их подлинная природа ни для кого не была секретом. Получалось, что объявленное лидерами объединение срывалось теми, кому они поручили его воплощать.
   Коллизия, тем не менее, была разрешена достаточно легко. Исполнительную власть изначально не особенно интересовала конкретная форма объединения двух организаций - важно было лишь, чтобы на выборах они не путались друг у друга под ногами. Поэтому было решено ограничиться заключением между "Единством" и "Отечеством" пока только союза, а более полное их слияние откладывалось на неопределенное будущее. Разногласия между активом обеих "партий власти" конечно же еще дадут о себе знать - при формировании единого избирательного списка, но, во-первых, это будет только через два года, а во-вторых, при этом будет учитываться политический вес не столько организаций, сколько отдельных кандидатов, поэтому проблема предпочтений будет не такой острой.

   2. Либералы размежевываются

   В первой половине 2001 г. стало окончательно ясно, что широко разрекламированное годом ранее объединение СПС и "Яблока" закончилось пшиком - максимум, на что можно рассчитывать, - это обоюдное соблюдение приличий в ходе агитационной кампании. Идея единой организации "правых" и "яблочников" была похоронена еще летом прошлого года. Весной же нынешнего один из инициаторов объединения - сопредседатель СПС И.Хакамада - вынуждена была признать, что СПС и "Яблоку" вряд ли удастся договориться и о формировании общего избирательного списка.
   Даже из чисто тактических соображений объявлять о создании блока за три с половиной года до выборов - шаг достаточно странный. Этот прием мог дать эффект только в условиях уже разворачивающейся избирательной кампании. Использовать его еще раз больше не удастся: принцип "повторенье - мать ученья" верен по отношению к чему угодно, только не к предвыборным технологиям. Неудивительно, что основными энтузиастами объединительного проекта выступили в свое время партийные неофиты Б.Немцов и И.Хакамада. Их коллеги из ДВР были более сдержанны, поскольку по довольно горькому опыту знали: с "Яблоком" ни о чем договориться нельзя - ни о формировании общего списка, ни, тем более, о создании единых структур. Будучи организованным по клиентельному принципу, "Яблоко" живет изолированной, самодостаточной жизнью, весьма своеобразно реагируя на любые изменения во внешнем мире - либо истолковывая их в свою пользу, либо попросту игнорируя. По большому счету, с "Яблоком" невозможна даже коалиция - оно всегда будет запрашивать для себя гораздо больше, чем сможет дать партнеру. Убедить же его ликвидировать собственные структуры ради создания новой организации (как удалось уговорить сделать это коллективных членов СПС) - вещь и подавно немыслимая.
   Отказу от объединения СПС и "Яблока" быстро были найдены самые разнообразные обоснования, начиная со ссылок на мнение избирателей и кончая указанием на программные различия. Так, противники объединения как из числа "правых", так и из "яблочного" лагеря любят приводить данные опросов, согласно которым совокупный электорат СПС и "Яблока" в результате их слияния не только не увеличится, а еще и уменьшится. Но проводить такие опросы за два с половиной года до выборов бессмысленно - они скорее конструируют некую гипотетическую реальность, нежели выявляют тенденции, действительно имеющие место.
   С другой стороны, секретарь "Яблока" по идеологии С.Митрохин, рассуждая о программных различиях двух организаций, настаивает, что "правые" ориентированы на "ортодоксальный либерализм XIX века, отрицающий какую-либо роль государства в экономике и не имеющий в числе своих целей социальное государство"*, тогда как "Яблоко" выступает с позиций "обновленного либерализма XXI века, признающего ответственность государства за создание общества равных возможностей"**. Но дело здесь скорее в том, что либерализм СПС - это либерализм буржуазный, либерализм же "Яблока" имеет сугубо интеллигентский характер, причем сформированный в специфических российских условиях 90-х гг., когда еще можно было тешиться иллюзиями, что в противоположность реформам тяжелым и уродливым бывают реформы иные - приятные и удобные для всех и не требующие ни издержек, ни напряжения сил. Августовский кризис 1998 г. действительно, как неоднократно подчеркивал Г.Явлинский, поставил точку в споре двух линий в российском либерализме, но, вопреки мнению "яблочников", подтвердил отнюдь не их правоту. Как показали выборы 1999 г., большая часть либерального электората более убедительной сочла точку зрения "правых", согласно которой успех реформ зависит в первую очередь от каждодневных усилий их сторонников, а не от гениальности вождей и программ. Да и нынешняя расстановка сил явно не в пользу "яблочников" - в то время как их фракция в Госдуме ужимается, фракция СПС растет, в том числе и за счет выходцев из "Яблока". А подобные "мелочи" весьма показательны - они выявляют, насколько перспективной видит ту или иную организацию политически активное меньшинство, своим поведением зачастую предвосхищающее реакцию общей массы избирателей.
   Различие между буржуазным либерализмом "правых" и интеллигентским либерализмом "яблочников" весьма наглядно проявилось во время конфликта вокруг НТВ. "Яблоко" сводило ситуацию исключительно к противостоянию журналистов и власти, стремящейся задушить свободу слова; в СПС нет-нет, да раздавались голоса, что свобода свободой, но и права собственников - не пустой звук. Для интеллигента свобода - ценность самодовлеющая, парящая над житейской суетой, в сознании буржуа свобода всегда ограничена - в первую очередь ответственностью за плоды ее использования, собственность же - это и есть практическое воплощение свободы, ограниченной ответственностью.
   При таком понимании соотношения между свободой и собственностью несколько странны утверждения "яблочников", что, в отличие от "правых", защищающих интересы одного только крупного бизнеса, "Яблоко" отстаивает интересы мелких и средних предпринимателей. Если здесь и есть рациональное зерно, то заключается оно в том, что крупный капитал действительно более благоволит СПС, нежели "Яблоку". Что касается мелких и средних предпринимателей, то низкий уровень их корпоративной сплоченности не дает оснований с уверенностью судить, кому они отдают предпочтение. Единственное, в чем может выражаться их поддержка, - это в индивидуальном вступлении в ту или иную организацию. Но утверждать, что мелкие и средние предприниматели охотнее идут в "Яблоко", а не в СПС, - значит предаваться фантазиям. В СПС мелких и средних бизнесменов, пожалуй, что и побольше, чем среди "яблочников". Но даже и это не так важно. Важнее другое. СПС по своей структуре и составу лучше приспособлен для выполнения представительских функций по отношению к тем социальным слоям, интересы которых он вызвался защищать. Структура же "Яблока" такова, что реально оно может обеспечить представительство интересов только своего вождя и его окружения - от внешнего влияния оно надежно защищено атмосферой неформального междусобойчика. Эта атмосфера неизбежно искажает любые поступающие извне сигналы, тем самым еще больше укрепляя руководство партии в сознании своей непогрешимости, одновременно еще более возвышая и уплотняя стену отчуждения между ним и окружающим миром.
   Надо признать, остатки подобной атмосферы дают о себе знать и в Союзе правых сил, выросшем, так же как и "Яблоко", из сети интеллигентских клубов. Однако в СПС свойственные "междусобойчику" связи сильно подточены проведенными объединениями и реорганизациями, а особенно - юридической ликвидацией коллективных членов СПС, осуществленной накануне преобразования Союза в партию. Конечно, "правым" нужно приложить еще немало усилий, чтобы переделать свои местные отделения из интеллигентских клубов, каковыми, по сути, они до сих пор остаются, в эффективно работающие комитеты - такие, какие составляют основу подавляющего большинства буржуазных партий Запада. Отличие комитета от клуба состоит в том, что первый объединяет нотаблей, т.е. "уважаемых людей", достаточно влиятельных в том или ином регионе, а второй - всех, у кого есть время и желание вести бесконечные споры. К сожалению, в России нотабли - большей частью разного рода начальники, и без того прекрасно организованные и потому не ощущающие потребности в партийном объединении (впрочем, даже если бы они нечто подобное и ощутили, вряд ли их ощущения привели бы к созданию буржуазной партии). Однако по мере развития в стране частного сектора экономики вырастает и новый слой "уважаемых людей", не имеющих прямого отношения к государственному аппарату, - предприниматели, частно практикующие юристы и пр. От того, удастся ли Союзу правых сил привлечь их в свои ряды, и будет зависеть, сумеет ли он преобразовать свои местные организации из клубов в комитеты и, благодаря этому, трансформироваться в полноценную буржуазную партию. Пока что у СПС лучше получается избавляться от адептов интеллигентской вольницы, нежели привлекать в свои ряды "уважаемых людей" (хотя некоторые успехи имеются - свидетельством тому образование фракций Союза правых сил в ряде региональных законодательных собраний, где раньше либералами и не пахло).

   3. Коммунисты радикализируются

   За прошедшие полгода серьезно изменился статус Коммунистической партии Российской Федерации, вновь получившей возможность нарядиться в оппозиционные одежды. Ранее этому мешало ее несколько межеумочное положение.
   При дележе думских портфелей Компартию откровенно купили, отдав ей пост спикера и треть думских комитетов. В 2000 г. исполнительная власть воспользовалась ее поддержкой, чтобы провести законы об "усилении властной вертикали". В конце 2000 г. коммунистам сделали уступку в вопросе о гимне страны и флаге вооруженных сил. Со своей стороны, руководство КПРФ заметно ослабило критику исполнительной власти, понося уже не столько президента и премьера, сколько либеральное крыло правительства. Все это вызвало серьезное недовольство активистов разного уровня, и на очередном, VII, съезде (декабрь 2000 г.) прозвучали многочисленные инвективы в адрес партийного руководства.
   И вот, наконец, в новом году с мнением КПРФ перестали считаться. Один за другим принимались законы, воспринимаемые коммунистами как святотатственные, - введение в действие ст.17 Гражданского кодекса, Земельный кодекс, новый КЗоТ. Причем проделывалось это в форме, не оставляющей КПРФ никаких иллюзий насчет того, насколько влиятельной силой ее считают. Другого пути, кроме как в оппозицию, причем оппозицию демонстративно непримиримую, у коммунистов не было.
   С одной стороны, это, безусловно, облегчило КПРФ задачу политического позиционирования. Стали ненужными хитроумные маневры, в ходе которых приходилось напряженно просчитывать, каким образом тот или иной шаг скажется на имидже партии. С другой стороны, с переходом из разряда оппозиции "конструктивной" в разряд оппозиции непримиримой неизбежно исчезают некоторые приятные мелочи типа возможности заключать разного рода закулисные договоренности. А вследствие этого очень легко лишиться расположения коммерческих структур, оказывающих партии финансовую поддержку.
   А самое главное, изрыгаемые угрозы неплохо было бы подкрепить поддержкой масс. Но как раз с массовостью вышел конфуз. Как подметил один из активистов анпиловской "Трудовой России", насчитывая в своей московской организации более 20 тыс. членов, на акции протеста против принятия Земельного и Трудового кодексов КПРФ смогла вывести не более 3 тыс. человек, да и то половину из них составили представители радикальных компартий и леворадикальных групп. В других городах дела обстояли еще хуже.
   Это означает, что с наступлением социальной и экономической стабильности такие безотказные в 90-е гг. средства агитации, как митинг или демонстрация, теряют былую эффективность, и их использование приводит к эффекту, обратному ожидаемому. А значит, совершенно не к тем последствиям может привести и радикализация партийной тактики. Из респектабельной и влиятельной силы КПРФ рискует превратиться в маргинала, скандалящего там, где разумнее договориться по-хорошему.
   Впрочем, суждено ли Компартии и дальше подвергаться риску маргинализации, прозябая на положении непримиримой, но никем всерьез не воспринимаемой оппозиции, зависит не столько от нее, сколько от исполнительной власти. Если она решила порвать с КПРФ пусть не навсегда, но хотя бы надолго, то у последней не остается выбора. Если же Кремль имеет насчет КПРФ иные планы, "добивать" ее не будут, позволят оклематься, почистить перышки и в какой-то степени вернуть себе статус лоббиста - посредника между министерствами и ведомствами, с одной стороны, госбюджетом, с другой, и определенными коммерческими структурами, с третьей.
   Каковы же в действительности намерения Кремля в отношении КПРФ, станет ясно уже осенью. Если "казнить", у коммунистов отнимут большинство возглавляемых ими думских комитетов, а возможно, и спикерское кресло. Если "миловать", то пакетное соглашение будет сохранено, а для ублажения Компартии может быть даже принят какой-нибудь второстепенный, но имеющий символическое значение закон - например, о придании мумии Ленина статуса национальной реликвии.

   И в заключение несколько слов о законе "О политических партиях". Он наконец-то принят Госдумой, одобрен Советом Федерации, подписан президентом и, следовательно, вступил в силу. Однако это именно тот случай, когда о каком-то событии применительно к партийной жизни говорить, собственно, не приходится. Событие это касается скорее органов юстиции, которым предстоит заниматься перерегистрацией партий.
   Хотя закону приписывают стимулирующее воздействие на объединительные процессы в партийной сфере, хотелось бы спросить: почему тогда интеграция "Единства" и "Отечества" застопорилась на стадии союза, т.е. фактически коалиции? Почему не состоялось объединение СПС и "Яблока"? Кроме того, есть все основания ожидать, что уже в ближайшие год-полтора статус партий приобретет так много организаций, что упоминать об "укрупняющем" эффекте нового закона станет просто неловко.

Юрий Коргунюк,
главный редактор бюллетеня "Партинформ"
(опубликовано в "Полития", № 3 (21), осень 2001 г.)